О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну хорошо, Катенька Переверзева, ответил Димичел, хотя голова у него по-прежнему болела и язвить ему совсем не хотелось, ну хорошо. Ты продолжаешь навязывать мне правила, как их навязывала мне моя мама. Должен заметить, что самое скучное в жизни – выполнение правил. Гораздо интереснее их нарушать!
О нет, любимый! Мне больше нечему тебя учить. Я хочу тебе как раз сказать обратное: теперь я понимаю твои некоторые увлечения в прошлом.
Димичел поежился. Он ведь никогда не рассказывал Катрин о причинах своего развода с женой. И, живя в далеких от центров цивилизации местах, она могла и не знать о новом европейском увлечении свингом. Хотя… как знать, как знать! Ведь она уезжала за своей машиной-«серебрянкой» в столичный город, и чем она там занималась, чему она могла научиться, как она заработала деньги – одному богу известно. Он ведь тоже ее не расспрашивал. Лучше не трогать ни свои, ни чужие скелеты в шкафу.
Между тем Катрин продолжила.
Я также понимаю, лукаво улыбаясь, сказала она, твои некоторые просьбы ко мне… Мудрые просьбы отца в отношении собственного сына. Ты знаешь, я готова их выполнить. Мне интересно, как ты потом ко мне отнесешься? Тебе нравится, что я тоже становлюсь нарушительницей правил? Кстати, а где Иван, как он себя чувствует?
Что-то настораживало Димичела в совсем новой для него Катрин, и даже, скорее, не Катрин, а Катеньке Переверзевой, вернувшейся к костру из реки, которая ее погубила.
Он в палатке, ответил Димичел, может быть, сейчас не стоит его тревожить, мне кажется, он бредит: сук распорол ему мышцу под лопаткой.
Тогда тем более я должна его осмотреть, сказала Катрин.
И, поднявшись, она потянулась гибким телом, и опять сравнение со зверем, а сейчас – с похотливой кошкой, пришло на ум Димичела. Каким-то особенным образом Катрин хищно откинула голову назад и взяла в ладони свои полные груди. Она слегка разминала их и пыталась сделать совсем уже непотребное: кончиком своего влажного языка она пыталась достать до темно-вишневых сосков.
Димичел отвернулся. А ведь когда-то, совсем еще недавно, он хотел от Катрин в спальне именно такого поведения – вульгарного и порочного. Некоторые мужчины, впрочем, почему некоторые – почти все, любят в своих подругах низменное. Хорошая жена всегда должна быть немного падшей, а потом ее запрут в замке с бассейном и с винным погребом. Хочешь – пей, хочешь – вскрывай вены.
Катрин быстро оделась, собрала волосы на затылке в тугой узел и заколола их гребнем. Она словно читала мысли Димичела, она сказала, что ему не стоит подозревать ее в похоти и в женской мести. Она так и сказала.
Дима, сказала Катя, тебе не стоит подозревать меня в низменном. Я долго думала, и я поняла, что жертва с твоей стороны гораздо значимей моей. И еще я подумала о том, что такой поступок будет не самым плохим поступком в моей жизни. Что касается нашего венчания в церкви, то я очень прошу тебя: пригласи моего бывшего мужа, охранника, он не осмелится стрелять в нас у алтаря. Он убьет нас потом, когда мы выйдем из церкви.
Бред какой-то, подумал Димичел, при чем здесь похабные повадки стриптизерши из ночного клуба, желание сделать мужчину из моего сына – обязательно в страшную ночь, и церковный алтарь, у которого ее муж не осмелится нас застрелить? Бред, бред, бред.
Просто бред моего утомленного сознания.
Димичел сделал усилие над собой… Но вновь увидел, как Катрин направляется к палатке, где метался в бреду Иван, включает фонарик и поит его из кружки водой.
Все дальнейшее, что происходило в палатке между его сыном Иваном и Катрин, он видел так же отчетливо, как будто находился рядом с ними. И он слышал все.
Попей воды, тебе будет легче, вот так, еще глоток, сейчас я сделаю тебе укол, хороший антибиотик, сними свитер, я по-другому перебинтую рану, ее нельзя заклеивать пластырем, нужно, чтобы рана дышала, она может загноиться. Хорошо, Катрин, у тебя такие прохладные руки, а папа сказал мне неправду, я знаю, что в заломе что-то случилось. Молчи, малыш, о беде не надо сегодня, подвинься, я прилягу рядом, и я тебя согрею, ну что ты, Катрин, я весь горю. На самом деле, Иван, ты дрожишь, ничего не бойся, обними меня за плечи и расстегни у меня на спине два крючочка, да не здесь, они чуть ниже, какой ты хороший и смешной, кто тебе дал такое славное имя, какие жесткие у тебя волосы, ты просто настоящий мужчина. Но, Катрин, наверное, мы что-то сейчас делаем неправильно, ведь папа там, у костра, и он спас меня. А сейчас мы спасем друг друга, ты только не торопись, поцелуй меня сюда, подожди, я расстегну тебе брюки, перевернись осторожно, чтобы не сбилась повязка, давай отбросим спальник. Нет, Катрин, мы лучше подстелем его под тебя, чтобы тебе не было так жестко. Хорошо, что ты думаешь не о себе – всегда нужно думать о женщине, и тогда тебе тоже будет хорошо. У меня еще не было такого. Не торопись, теперь я поцелую тебя, и здесь тоже, не надо стесняться – у человека на теле нет запретных мест. Катрин, я ведь не делаю тебе больно, просто восхитительно, как ты пахнешь, Катрин, хвоей и чистой водой. А теперь, если хочешь, привстань надо мной на коленях, вот так. Восхитительно, Катрин, я больше не выдержу…
Сгусток тяжелой энергии захлестнул Димичела.
Суки! Какие они все суки! С фиолетовыми фаллосами, прыщами на лице, вишневыми сосками и грудями, пахнущими кокосовым молоком! Он хотел ворваться в палатку и выкинуть Ивана, а ее, совершенно голую, втоптать в песок и зажать ее поганый рот, чтобы больше не слышать страстного шепота. Димичела остановил грозный рык Адели. Она лежала у палатки и охраняла Ивана и Катрин. Как еще совсем недавно она охраняла спальню хозяина в доме на берегу лимана. Ему показалось, что Иван, заслышав шаги отца, жалобно заскулил в палатке. Димичел замахнулся на собаку, и Адель прыгнула на него. Овчарка рвала его руки, плечи и грудь, подбираясь к шее. Он чувствовал ее смрадное дыхание, и когда она уже почти сомкнула пасть на его горле, Димичелу удалось схватить Адель за уши и вырваться. Он помнил, где он оставил свой бельгийский шестизарядный карабин. После того, как выстрелил в голову
